Курси валют

«In numismate tria quaerentur, — писал на закате античной культуры один из ее образованнейших представителей, Исидор Севильский, — metallum, figura et pondus; si ex iis aliquid defuerit, numisma non erit» (Babelon 1897: 140). Из этих трех признаков, образующих в своей совокупности понятие древних о монете, — то есть из доброкачественности металла, определенного наружного вида и установленного веса — в посвященной античному миру нумизматической литературе ранее всего стали изучать внешний вид монет, значительно позже было обращено внимание на весовые данные, а исследование состава монетных металлов можно считать едва лишь намеченным. По отношению к Ольвии это положение сохраняет полную силу и в настоящее время, так как систематических анализов ольвийских монет никогда не производилось.

Золотые монеты Ольвии и их металлическое содержание

В зарубежной нумизматической литературе XIX и начала XX вв. господствовало представление, будто северные побережья Черного моря отличались в древности необыкновенным обилием золота; в соответствии с этим часто утверждали, что Ольвия на протяжении едва ли не всей своей истории в изобилии чеканила золото и электр (Lenormant 1878: 151 suiv.; ср. Babelon 1897. I, 1: 779-780; Head 1911: 281). Несмотря на то, что еще П.О.Бурачков специально отмечал редкость ольвийских золотых монет (Бурачков 1884: 6-7), а А.Л.Бертье-Делагард подверг основательной критике всю теорию об обилии и дешевизне золота на северных берегах Понта Евксинского (Бертье-Делагард 1911: 1-14, 47, 58, 60, 62, 95-99), отголоски этого мнения и сейчас можно встретить на страницах многих изданий (Gardner 1918: 263, 339; Burns 1927: 476; Seltman 1955: 180). Правда, Бертье-Делагард несколько преувеличил, как кажется, бедность Скифии драгоценными металлами (Погребова 1953: 286), но подчеркнутую также и им редкость ольвийских золотых монет и отсутствие в ее чеканке электра следует считать прочно установленными фактами (Бертье-Делагард 1911: 62). Действительно, найденный около ста лет назад великолепный золотой статор раннеэллинистической эпохи (табл.XI=A 6) остается до настоящего времени единственным известным представителем своего сорта (Бертье-Делагард1911: 58). Мелкие золотые монетки несколько более позднего времени (табл. XI=С 1-4) известны в незначительном числе; наконец, относящиеся уже к римскому периоду золотые монеты с именем царя Фарзоя (табл. XX=С 1-2, 12-14; XXII=А 1-4) также представлены в собраниях единичными экземплярами. Иных золотых монет — например, широко распространенных в Причерноморье посмертных эмиссий с именем и типами Лисимаха — ольвиополиты, насколько возможно судить, не выпускали никогда.

О качестве золота перечисленных видов ольвийских монет можно сказать крайне немного — их редкость и ценность надежно предохраняли эти монеты от химических анализов. Во всяком случае, мелкие золотые монетки эллинистической эпохи изготовлены, судя по данным пробирного анализа монет из собраний ГИМ и Одесского музея, практически из чистого золота (пробы указанных монет в промилях составляют соответственно 992, 990 и 989)¹ . Монеты Фарзоя иногда обозначались в литературе термином «электровые» (Бурачков 1884: 78, №252), но экземпляр, хранящийся в ГИМ, имеет пробу 990. По-видимому, только монета из собрания ГЭ, принадлежавшая прежде П.О.Бурачкову (табл. XXII=А 4) и отличающаяся от остальных монет Фарзоя безграмотностью надписей и художественной беспомощностью резчика штемпелей, изготовлена из низкопробного золота. Это, впрочем, не дает монете права именоваться электровой — здесь, как и в монетном деле Боспора II—III вв. н.э., мнимый электр есть лишь ступень в порче первоначальной чистой золотой монеты и как особый вид монетного металла рассматриваться не может (Зограф 1951: 24).

Металлическое содержание серебряных монет Ольвии

Серебряная монета появилась в Ольвии прежде золотой, еще в последней четверти V в. до н.э. Однако, в дальнейшем выпуск серебра не был регулярным: серебряную монету чеканили бесперебойно только на протяжении примерно сотни лет, во второй половине IV и в первой половине III вв. до н.э. После этого можно указать лишь один относительно интенсивный выпуск серебряной монеты, приходящийся примерно на вторую четверть II в. до н.э., и, наконец, совершенно непродолжительные и слабые эмиссии во второй четверти I в. до н.э. и в третьей четверти I в.н.э. Состав монетного металла во всех этих случаях был не вполне однороден, как это видно из имеющихся данных о пробирных анализах 70 ольвийских монет (табл.1)² .

Из приведенных выше данных следует, что нередко отмечавшееся в литературе низкое качество металла ольвийских серебряных монет (СВМ, Thrace, 1877: 11, №1; KMB, Deschreibung der antiken Mьnzen, I, Berlin, 1883: 18, Anm. №31; Бертье-Делагард 1911: 59; Robinson 1937: 94, 100) свойственно лишь некоторым их группам. Монеты V и IV в. до н.э. (табл.1, №№1-8) чеканены практически из чистого серебра (6 экз. из 8 имеют пробу выше 960). В III в. до н.э. наблюдаются резкие изменения состава металла — только отдельные экземпляры имеют в это время пробу выше 850 (6 из 17), проба остальных колеблется, понижаясь до 770, 600, 550 даже до 450 — 400 (табл.1, №№9-25). Монеты II в. до н.э. (табл.1, №№26-68) отличаются низким составом монетного сплава — 16 экз. из 43 имеют пробу ниже 400 и только 7 — выше 500. Напротив, проба редких монет I в.н.э. (табл.1, №№69-70) снова безукоризненна — 960. Все это может быть наглядно продемонстрировано следующей таблицей (табл.2).

Устанавливаемое таким образом ухудшение ольвийского монетного серебра в III и особенно во II вв. до н.э. тесно связано с особенностями денежного обращения в эллинистической Ольвии. Несколько забегая вперед, можно отметить, что в те периоды, когда серебряная монета была деньгами по существу или, во всяком случае, претендовала на роль денег наряду с золотом, ее чеканили из превосходного высокопробного металла. Напротив, когда серебро являлось лишь вспомогательным средством обращения, проба его неуклонно снижалась и во II в. до н.э. монетный сплав превратился в низкопробное серебро или биллон.

Состав ольвийской монетной бронзы

Если золотые и серебряные монеты выпускались ольвиополитами далеко не всегда, то медь — точнее, бронза — использовалась в ольвийском монетном деле с самых древних времен и до прекращения монетной чеканки, то есть примерно с половины VI в. до н.э. до второй трети III в.н.э. Необходимость изучения сплава ольвийских бронзовых монет различных эпох была очевидна уже А.С.Уварову и Б.В.Кене (Уваров 1851: 118-119; Кене 1856: 410-414), но до настоящего времени такие анализы производились чрезвычайно редко и включали считанные экземпляры монет. Имеющиеся по этому вопросу сведения настолько немногочисленны, что легко могут быть сопоставлены на небольшой таблице (табл.3) ³.

Из таблицы следует, что сплав ольвийских монет не отличается, насколько можно судить по такому небольшому количеству анализов, от обычной монетной бронзы других греческих городов, где, впрочем, количество меди порой опускается до 85-90 и даже до 65-60 процентов (Caley 1939: 86). Основной примесью к меди здесь являлось олово; почти всегда присутствуют свинец, нередко цинк; железо и никель встречаются относительно часто, но всегда в виде следов; иногда встречаются также следы серебра, мышьяка и висмута. Все эти составные части ольвийской монетной бронзы, за исключением одного только олова, являются случайными примесями. Несколько неожиданным оказывается наличие сурьмы: это обстоятельство показывает, по мнению Э.Кэли, что медные руды, которыми пользовались ольвиополиты, происходили не из средиземноморских месторождений (Caley 1939: 85-86).

Еще П.О.Бурачков высказал мысль о том, что в более поздних ольвийских монетах «наблюдается преобладание красной меди, может быть, от прекратившегося подвоза олова» (Бурачков 1875: 87). Это наблюдение, высказанное мимоходом и без всяких доказательств, не подтверждается имеющимися данными. Можно было бы, однако, счесть неслучайным, что в монетах первых веков н.э. (табл.3, №№15-23) всегда имеется цинк, появляющийся в виде следов уже в позднеэллинистическое время. В бронзовых изделиях римской эпохи также отмечено наличие сравнительно большого количества цинка и уменьшение количества олова (Фурманська 1962: 69). Было бы заманчиво построить на результатах химического анализа металла ольвийских монет их датировку или, по крайней мере, проверить таким путем полученные иными способами хронологические заключения. Однако для этого, очевидно, нужны длительные и систематические анализы значительного количества монет (Уваров 1851: 118-119; Caley 1939: 83-84). Материалом для таких исследований могли бы послужить плохо сохранившиеся монеты из раскопок Ольвии, которые могут быть определены по видам и разновидностям, но не представляют музейной ценности. Организация массовых анализов ольвийских монет методами современных точных наук является делом будущего.

Происхождение монетных металлов в Ольвии

Было бы преждевременным стремиться в настоящее время и к исчерпывающему решению другого часто обсуждавшегося вопроса — откуда попадали в Ольвию использовавшиеся при производстве монет металлы. Сторонники старых воззрений указывают — по крайней мере, по отношению к золоту — на Урал и Алтай, иногда на Фракию или Колхиду; А.Л.Бертье-Делагард в противовес этому подчеркивал значение торговли с греческой метрополией — драгоценные металлы притекали на северные берега Черного моря, по его мнению, из тех мест, куда направлялся вывоз понтийского сырья и зерна, то есть «из бассейна Средиземного моря, бывшего если и не исключительным, то во всяком случае важнейшим источником золота, электра и серебра» (Бертье-Делагард 1911: 96). Этот радикальный взгляд на источники монетных металлов для Ольвии мог бы быть принят, если бы существовали основания полагать, что зерно, заготовленная впрок рыба и другие вероятные товары ольвийского экспорта оплачивались в основном металлической монетой, которая к тому же накоплялась в государственной казне ольвиополитов. Между тем, навстречу груженным хлебом судам, направляющимся от берегов Понта в Элладу, плыли другие корабли, везшие в Причерноморье вино, оливковое масло и различные изделия греческого ремесла (Онайко 1966: 12, 14, 36, 47; ср. Бондар1954: 69, 71, 74-75; Коцевалов 1929: 12, 15, 23, 25, 37). С другой стороны, весьма вероятно, что Ольвия уже в ранние времена была связана речными и сухопутными путями со многими областями Европы (Граков 1947: 23-37). Если бронзовые зеркала и, быть может, некоторые другие изделия ольвийского бронзолитейного производства действительно проникали уже в VI — V вв. до н.э. в степи Южного Приуралья или на территолрию нынешней Венгрии, было бы затруднительно отрицать возможность проникновения в обратном направлении золота в виде изделий, слитков или даже самородков⁴. Дело мало меняется и в том случае, если упомянутые бронзовые зеркала изготовлялись в мастерских Ионии и лишь поступали к древним обитателям указанных областей через Ольвию⁵ . Не приходится, однако, забывать, что Ольвия была расположена не так уж далеко от Фракии, богатство которой благородными металлами и ранняя разработка золотых и серебряных руд делают вполне возможным проникновение драгоценных металлов на берега Гипанида именно из прославленных в древности фракийских рудников (Шмидт 1935: 228, 235; Манцевич 1949: 218; Манцевич 1950: 235). В силу этого решение вопроса о происхождении золота и серебра в Ольвии возможно лишь на основании массовых анализов находимых здесь ювелирных изделий и монет местной чеканки. Такие анализы, к сожалению, не производились даже для золотых вещей (Протоколы 1879: 17-20). Пример Протогена, во всяком случае, позволяет ориентировочно оценить размеры сокровищ, накоплявшихся в руках богатых ольвиополитов, а денежная форма этого богатства с достаточной определенностью указывает — по крайней мере, для III — I вв. до н.э. — на торговую прибыль как на главный его источник ⁶ .

Труднее решить вопрос о происхождении металлического серебра, из которого чеканены ольвийских монеты. Отсутствие находок наиболее распространенных сортов древнегреческой торговой монеты на территории Ольвии, — например, аттических тетрадрахм, тетрадрахм Александра и Лисимаха, фасоских тетрадрахм или малоазийских кистофоров, — не приходится считать случайностью — ведь известны кизикины и золотые статеры эллинистических монархов, обнаруженные в Ольвии случайно или во время раскопок. Поэтому трудно согласиться с А.Л.Бертье-Делагардом и разделяющим в данном случае его точку зрения К.Реглингом, которые полагают, будто чуть ли не все серебро притекало на северное побережье Черного моря в виде серебряных монет греческой метрополии (Бертье-Делагард 1911: 99; Regling 1931: 43-44, 46). Скорее, на наш взгляд, можно было бы думать о завозе серебра в посуде и других изделиях, которые со временем шли в переплавку (Прушевская 1955: 331, 332; Погребова 1953: 290). Нельзя, добавим в заключение, и слишком преуменьшать реальную массу благородных металлов, служивших в Ольвии средством обращения или приобретавших форму сокровища, эту специфическую для античного мира зримую — или, напротив, скрытую — форму общественного или частного богатства (Маркс, Энгельс. Т. 23: 141, 144). Ведь и в римское время, когда материальное благосостояние города и граждан, по общему мнению, не идет ни в какое сравнение с их богатством эпохи расцвета древней Ольвии, должностные лица систематически посвящали Ахиллу, Аполлону и Гермесу золотые ожерелья, пояса, венцы, золотые или серебряные изображения божеств, серебряные чаши и т.п. (IPE, 1 (2), №№80, 82, 83, 85, 86, 89, 91, 94, 96, 101, 105-107, 113, 116, 128, 129). Ввиду этого, небольшое количество находимых в Ольвии изделий из золота и серебра не может рассматриваться как решающее доказательство их исключительной редкости, как это, по-видимому, предполагал Бертье-Делагард (Бертье-Делагард 1911: 8)⁷ . О деятельности ольвийских золотых дел мастеров свидетельствуют, заметим мимоходом, не только находки самих драгоценных предметов, но и косвенные данные: к их числу относится найденный здесь пробирный камень со следами золота (Протоколы 1900: 122).

Уже в VI — V вв. до н.э. Ольвия была центром развитого бронзолитейного производства, традиции которого отразились и на ее монетном деле. Здесь изготовлялись наконечники стрел, различные украшения, зеркала, домашняя утварь и всевозможные мелкие поделки (Фурманська 1963: 61; Фурманська 1958: 40). Все это требовало значительного количества сырья, доставка которого из метрополии могла иметь место лишь в самую раннюю пору существования города (Прушевская 1955: 327). В дальнейшем, как полагают, ольвиополиты получали медь из Донецких месторождений (Фурманська 1963: 68; Прушевская 1955: 329) — известны, в частности, указания на остатки древних медеплавильных печей, открытых близ Кривого Рога, где встречались в древних рудных выработках ольвийские монеты (Бурачков 1877: 133-134; Хмыров 1875: 12-14, 16, 27-28, 31). Из Криворожья получали руду, по всей вероятности, и металлурги скифского Каменского городища (Граков 1954: 115, 118). Доставка металла — скорее всего в форме слитков — могла осуществляться по речным путям; однако бронзовые сплавы изготовляли на месте, руководствуясь при этом назначением изделий (Фурманська 1963: 69). Для монет, как показано выше, предпочитали примесь олова⁸ , но всегда в меньших количествах, чем для зеркал или украшений.

___________________________________________________

¹Данные о пробе монет сообщены Н.А.Фроловой (ГИМ) и Г.И.Дубиным (ОАМ).
² В последней графе таблицы указаны номера монет по Приложению 1 к настоящей работе, где приведен список всех известных золотых и серебряных монет Ольвии и дана полная библиография каждого экземпляра.
³При составлении таблицы использованы данные Б.В.Кене (№ 5, 6, 10 — по Гебелю) и А.С.Уварова (№№1, 9, 15, 17, 18, 21, 22); первые повторены Кэли (Caley 1939: 83, табл.XV) вместе со сведениями об одном дельфине (№3) и трех неопределенных ольвийских монетах (№№24-26 — по Бибра); анализ 12 монет (№№2, 4, 7, 8, 11-14, 16, 19-20, 23) выполнен в 1956 — 1957 гг. лабораторией качественного анализа Одесского университета.
⁴П.О.Бурачков отмечает находку в Ольвии золотого самородка весом 5,5 золотников (23,46 г) и прямо говорит об его алтайском происхождении (Бурачков 1875: 78). Хотя такое определение не поддается проверке, самый факт находки самородка в Ольвии не вызывает сомнений.
⁵Установившийся взгляд на ольвийское происхождение рассматриваемых зеркал отчасти пересмотрен В.М.Скудновой, отрицающей, в частности, что массивные дисковидные зеркала с вертикальной закраиной и плоской реберчатой ручкой изготовлены в ольвийских мастерских (Скуднова 1962: 5, 22-24). Это заключение сочувственно встречено Н.А.Онайко (Онайко 1966: 21-22), которая, по-видимому, склонна расширить рамки наблюдений В.М.Скудновой и исключить из числа предметов ольвийского производства также и другие группы зеркал (Онайко 1966: 18-19). Представляется, однако, что в настоящее время невозможно выделить вполне точно зеркала ольвийского происхождения (Онайко 1966: 33-34), но нет оснований начисто отрицать возможность их изготовления в Ольвии.
⁶О социальном облике Протогена и ему подобных см.: Колобова 1933: 52-53, 58-59.
⁷«В Ольвии не находят почти ничего или самые пустяки. Подлинная золотая вещь оттуда была и есть большой редкостью, да и то еще можно сомневаться, не появилась ли она из Керчи и только выдается продавцами за ольвийскую» (Бертье-Делагард 1911: 8).
⁸Этот необходимый для изготовления бронзы металл проникал в Ольвию, как, впрочем, и в греческую метрополию, скорее всего, из Фракии (Максимова 1948: 17).